внесено 28 октября, ночь
дополнено 29 октября, ночь
редактировано 3 ноября, вечер
глава 2
Первое, что я почувствовала – это запах палёной резины. Даже через респиратор он умудрялся просочиться в моё воображение. Первое, что увидела – разъеденные, словно обстрелянные тысячами резиновых пуль, стенки и окна автобуса. Небо застилал толстый слой грязно-белых облаков, которые двигались, пожалуй, слишком быстро.
- Только человек мог оказаться так глуп, чтобы изобрести оружие, способное уничтожить его самого, - скандировал Химик, оглядываясь вокруг себя. – Команда, как вам местный климат? Как там было… Унылая пора - очей очарованье?
- А я всегда считал первое сентября траурным днём, - усмехнулся Кирилл и случайно наступил в чёрную жижу, похожую на желе. С характерным, разумеется, звуком.
- Фу, Кил, ну не при людях же! – с издёвкой промямлил Стас и хлопнул друга по плечу. – Все мы попали в самую… ну ты меня понимаешь. И по самое колено увязли в… ну да ладно. – парень подмигнул другу, - А всё потому что мы кто? – и ребята одновременно, с явно наигранным разочарованием, громко проныли растянутое «Неудааачники». Хохот стоял громовой.
- Боже, я обожаю этих зверушек! - со скептическим выражением, застывшем на лице, проговорил Химик. – Убил бы, как обожаю. Они бы ещё в свисток дунули, чтоб внимание привлечь.
Парни напряглись, сделали серьёзные лица. Химик тоже замолк, выпрямился. Нога Кирилла снова угодила в желеобразную массу, и все трое, как по команде, засмеялись.
Бровь сама собой поползла вверх. Конечно, это был наверняка истерический смех… Но такой непривычный.
- Правильно говорят, что страховки от идиотов не существует… - вяло проговорил стоящий рядом Серёга.
Я даже не знала, что он здесь. В автобусе он не сказал ни слова. Перед глазами встала картинка: он, сильный парень, застыл в беззвучном крике, обратив мокрое от слёз лицо к небу, держа на руках бездыханное тело брата.
- Как ты? – нервно сглотнув (не без малых усилий!), спросила я.
Терминатор пожал плечами.
- Ничего, пусто, – неопределённо, механически проговорил он. – Кажется, что меня промыли изнутри, вытащили всё содержимое до самой души и оставили пустую оболочку.
Я задумалась.
- Тебе больно?
Молчание. Долгое, гнетущее молчание.
На лице парня отображалось всё, о чём он думает. Всё время он хотел начать ответ, но передумывал.
- Знаешь. Нет, не больно. Вернее сказать, я не чувствую ровным счётом ничего.
Сзади к нему подошёл Кирилл и грузно положил свою руку на плечо Серёге. Тот под тяжестью чуть покосился.
- Ай, нет, нет, вот это ещё чувствую, - с наигранной болью в голосе прохрипел он. Однако глаза его остались пустыми, хотя видно было, что он пытался взять себя в руки и вернуться к нам. В конце концов, мы команда, и он боец. И откуда только у него силы на это?
Кирилл усмехнулся и взглянул на меня. Вдруг, он весь напрягся, рука его потянулась к ремню, на который был намотан осколок полурасплавленного стекла.
- Ал… Ал, пригнись! Быстро! – крикнул он.
Я непонимающе посмотрела на друга и обернулась.
Передо мной стоял Медвежонок. Нет, скорее то, что от него осталось. На голове вместо волос зияла одним огромным синяком тёмная кожа с просвечивающими венами и лопнувшими капиллярами. Глаза его были опущены. Мальчик часто дышал.
- Мишка? Эй, малыш, как ты? Ты же… - я старательно складывала предложения, но нужные слова отчего-то забывались.
- Алёна, отойди, он заражён, ты что, не видишь? Беги, я прикрою тебя! – настойчиво шептал Кирилл.
- Нет, постой, вдруг он… вдруг ему просто нужна помощь? Эй, малыш, - я нагнулась к его лицу. И откуда только во мне этот гуманизм? Я ведь не хуже других понимала, что ему уже не помочь. Я знаю откуда.
Медвежонок внезапно схватился за голову руками и начал кричать. Слишком громко…
От неожиданности я упала на колени и, закинув руки за спину, поползла назад, пока не упёрлась в ноги Серёжи. Он стоял неподвижно, безучастно. Глаза были опущены и отражали какую-то непередаваемую скорбь. Нечто, похожее на ностальгию, мелькало в его глазах. Кто знает, может он сейчас вспоминал, как его брат просил на день рождения железную дорогу, а родители говорили, что не подарят, потому что мальчик плохо себя ведёт. И тогда, возможно, Медвежонок кричал вот так же в наивной детской истерике. А Терминатор, наверно, ходил и дразнил брата плаксой. Серёжа усмехнулся. Наверняка, вспомнил, как на день рождения Мишка всё-таки получил железную дорогу.
- Кил! – послышалось издалека (или мне так только показалось).
- Знаю! – шепнул парень и занёс осколок над головой.
Друг сделал пару ловких выпадов и уже замахнулся своим импровизированным оружием, как вдруг Терминатор, стоявший всё это время безучастно, заслонил собою брата.
- Чёрт, брат, ты чего творишь?! – обречённо воскликнул Кирилл.
Осколок глубоко вошёл парню в левый бок. Теперь в том месте химзащита пропитывалась бурой кровью, образуя большое пятно.
- Он, всё-таки, мой брат, - по щекам Терминатора текли слёзы, - не мог же я… Он… мой… - Серёжа упал на колени и опустил голову в беззвучном плаче.
Крик Медвежонка медленно перелился в звонкий смех. Истерический, наглый, совсем взрослый смех. Мальчик резко подался вперёд.
Я зажмурилась и через мгновение услышала крик друга:
- Химик! У меня больше нет оружия!
Я попыталась закрыть уши, но руки дрожали и не слушались меня вовсе. Глаза вдруг как-то сами по себе, против моей воли, раскрылись. Как уж я не пыталась скрыть от них сцены происходящего – всё тщетно.
Кирилл лежал, придавленный к земле Медвежонком. Обеими руками мой друг удерживал голову мальчика, чтобы тот не добрался до его плоти. Знал, что иначе уже точно будет конец.
Кил сделал какое-то усилие. Руки его напряглись, лицо потеряло все чувства, оставив в себе лишь гробовую серьёзность, зубы сомкнулись так сильно, что, казалось, больше не разомкнутся никогда.
И тут я услышала шорох откуда-то скраю. Этот звук слышался всё периодичнее и, наконец, стал постоянным. Скрежет, металлический щелчок, и снова.
Набравшись смелости, которой всё равно катастрофически не хватало, я нагнулась и заглянула под автобус.
Зажав рукой застывший в глотке крик ужаса, я наблюдала это.
Настя, та самая, моя подруга, лежала поперёк автобуса, ко мне затылком. Лица её не было видно, зато полуразъеденная кожа на плечах и черепе, запёкшаяся буро-сиреневая кровь и рваное ухо явно бросались в глаза. Я и узнала-то её по длинным серёжкам с малахитовыми вставками, по которым стекали теперь грязные вязкие капли.
Стало понятно, откуда шёл этот звук. Это Настя, переворачиваясь с боку на бок, зацепляла торчащей из шеи рукояткой ножа о днище автобуса. Щелчок же издавался тогда, когда рукоять упиралась в какую-то трубу, приваренную к железному дну.
Меня отвлёк громкий крик Медвежонка.
Когда я обернулась, он лежал на земле, прижатый, теперь, Кириллом. Вместо глаз у мальчика остались два кровавых озерца и часто-моргавшими веками и нахмуренными лысыми бровями. Казалось, малыш плачет. Только слёзы были буро-синими.
Подбежал Стас с осколком стекла в руке и с напором воткнул его прямо в лоб Медвежонку.
Тот дёрнулся, его тело напряглось в судорогах и через мгновение обмякло.
Я отвернулась, чтобы не видеть больше этого ужаса, и лицом к лицу встретилась с Настей, лежавшей теперь вплотную около меня и не отводившей от меня своего замершего животного взгляда.
- Ал… - шепнула она, растягивая обе буквы. – Ал…
Из её шеи всё так же торчала рукоять ножа. От этого становилось ещё страшнее.
- Волчонок! – позвал меня голос сзади.
Я обернулась, передо мной стоял Стас. По его ладони стекала кровь, но на лице расплывалась добрая заботливая улыбка. Не слишком уверенная, но искренняя.
- Стас! Там… под автобусом… - слова снова вылетали из головы. – Там Настя! – я бросилась прямо к парню и тесно прижалась к нему. И хотя сквозь химзащиту тепла почти не чувствовалось, мне стало чуть-чуть легче. Пожалуй, это было слишком эгоистично с моей стороны. Стас сегодня впервые… убил.
Подумав об этом, я тут же (хоть и без особой радости) отпрянула от друга.
Тот резко припал к полу, потом неспеша поднялся и заключил:
- Если из нас двоих, я – волк, то ты и вправду всего лишь волчонок. Такая же пугливая и беззащитная, - парень потрепал меня по мнимым волосам капюшона и усмехнулся. – Нет там никого.
Я не поверила своим ушам.
- Но это правда! Она была там, Стас.
Тот только пожал плечами и поманил за собой.
- И нечем обработать рану… - закончил своё обращение Химик. Мы со Стасом явно что-то пропустили.
Серёга лежал на прохладной земле, неровно дышал.
- Если достанем осколок – ему конец. Он итак потерял много крови и сил, - объяснил Химик нам.
- Не хочу. Не хочу, - упрямо твердил себе под нос Терминатор.
- Не хочешь чего? – как можно более ласково спросила я, хотя голос того и гляди обещал сорваться на плач.
Несколько раз парень напрягал свои ярко-красные губы, пытаясь сказать что-то важное.
- Не хочу сдохнуть вот так – беспомощным и жалким псом. Не хочу, - слова были еле различимы, но это вселяло в наши сердца надежду: значит, у него ещё есть желание жить. Он один из тех, кто хватается за тончайший прутик жизни. Как знать, порой этот прутик – самая прочная нить в мире, сотканная бережными руками умельца из миллионов мыслей, чувств и воспоминаний. – Не хочу! – Серёга схватился за торчащий уголочек осколка и резко потянул.
Со сдавленным криком, он откинул его на несколько метров в сторону. Осколок звонко упал на землю и разбился о торчащую из неё арматуру.
Было слышно, как потрескивают мёртвые силуэты домов.
Кирилл, будто что-то вспомнив, начал выворачивать карманы химзащиты. Наконец, друг достал свою старую бандану и зажал ею рану Терминатора.
- Молодец, Кил! Погодите-ка… - Химик задумался, потом встал и побежал к автобусу.
Меня передёрнуло, когда я вспомнила о Насте, в присутствие которой скептично не верил Стас. Но ведь она наверняка ещё там! Это точно было. Это мне не показалось!
Пока я беседовала со своим свихнувшимся рассудком, вернулся наставник с небольшим алюминиевым ящичком в руке. Из моей души вырвался крик облегчения, однако наяву я предпочла остаться (ну, или попыталась остаться) невозмутимой.
- Как мы раньше не догадались! – совсем уж с детской радостью воскликнул Химик. – Аптечка!
Прошло около двух часов, которые мы провели в вечном страхе перед причудами нового мира.
Подумать только – ещё утром нас было девять человек. Целая команда! И вот, спустя несколько часов нас уже шестеро. Думая об этом, пропадают все надежды на удачный финал истории.
- Химик, глянь-ка! Пельмешки! – Кирилл подбежал к одному из холодильников магазина, в котором мы укрылись. Он находился на первом этаже бывшего жилого дома и чудом оказался не тронут.
Стены и двери, ведущие на улицу, здесь были стеклянные, но очень прочные (естественно, Кирилл со Стасом успели проверить это наспор). Взломав, невесть как, биометрический кодовый замок, разумеется, благодаря Антону, мы попали внутрь. Магазин был на удивление аккуратным изнутри, только много пыли, и штукатурка сыпалась с потолка. Однако в остальном – хоть живи!
- Кирилл, если ты их съешь, то мы все здесь падём смертью храбрых от газовой атаки, - с кривой ухмылкой кинул Химик, не отвлекавшийся до этого ни на секунду от раненого Терминатора.
- Кстати, о прекрасном. Где здесь туалет?
К другу подскочил Стас и с наигранным умилением проговорил:
- Утю-тю, наш головорез захотел пись-пись. Его надо проводить, а то ведь сам он не справится, а нам, взрослым, потом убирать.
На месте Кила я бы врезала.
- Ой, да ладно, хочешь со мной – так и скажи, - с тем же умилением пробормотал Кирилл.
Ребята обменялись подзатыльниками и скрылись за дверью с надписью «Служебное помещение».
- Химик? – тихо позвала я.
Наставник вопросительно посмотрел на меня.
- Почему вы так спокойны? Шутите, прикалываетесь. Неужели вам совсем не страшно? И даже не грустно? За Лермонтова, за Настю, за Медвежонка? – на глаза как-то сами собой накатывали слёзы.
Странно. За сегодня я плакала больше, чем за последние пол года.
Вначале, когда война охватила континент, когда с лица Земли были стёрты Москва и Петербург и следующие, теперь уже точечные, удары пришлись на столицу Урала, когда погибли наши с братом родители и знакомые, я много плакала. И брат плакал. После его смерти, я поняла одну вещь – когда тебе есть с кем разделить боль, гораздо легче успокоиться, забыть, простить. Потому что, разделяя с кем-то свои страдания, потом, встречая этого человека, ты неизменно будешь вспоминать прошлое, которое так стараешься забыть. Жить, не отпуская то, что давно умерло, гораздо тяжелее и мучительнее. Это как тащить на себе труп матери: больно от осознания, тяжело от воспоминаний. А когда ты один, боль съедает не тебя самого, а пустоту внутри. Это до невозможности больно, но пройдёт время, и она отпустит тебя в новую жизнь. Так было со мной.
- Страшно, Волчонок, страшно – опустив глаза проговорил Химик. – Просто никто не хочет себе в этом признаться. Ты ведь и сама заметила, как парни убеждают друг друга в бесстрашии перед смертью. Боятся. Боятся. Потому что любят жизнь, - наставник встал и посмотрел на меня своими золотыми глазами. – Мир изменился за последнее время, да? Человек вычеркнут из всех списков и занесён в красную книгу, - он подмигнул мне. – Нужно быть командой, чтобы выжить. Главное – это МЫ!
Тут я услышала тихую усмешку. Я обернулась и увидела Антона, сидящего возле витрины с карамелью. Он зажал кончиками пальцев фруктовую карамельку, поднял её над собой и внимательно её осматривал.
- Главное… это мы. – медленно повторил он за Химиком, снова усмехнулся и уже совсем серьёзно, твёрдо сказал, - Неправда. Главное – это Я.
На лице Никиты пробежало тихое смирение и понимание. Мне даже показалось, что он согласен с Антоном.
- Химик, расскажи им правду, - всё так же разглядывая конфету, проговорил тот.
- Зачем им правда, если она никому не нужна? – устало прошептал наставник и присел напротив Антона.
Парень наконец-то отвлёкся от своей сладости и исподлобья взглянул на Химика.
- Рано или поздно… Они всё равно узнают.
Химик, уныло отодвинувшись от странного собеседника, тихо, еле слышно, сказал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Антону, тихое «знаю». И снова задумался.
Раздался короткий крик.
Химик встрепенулся и, опёршись на одну руку, встал.
Вбежали Стас и Кирилл. Захлопнули за собой дверь и, прижавшись спинами к стене, медленно сползли вниз. Вид их явно говорил, что что-то не так.
Никита подбежал к ним и начал расспрашивать, что случилось.
- Боишься? – тихо прошептал Антон, странным образом оказавшийся около меня.
- Н-нет! – как можно увереннее попыталась произнести я. И сразу поняла, что этого не получилось.
Антон посмотрел мне в глаза со снисходительной улыбкой. Подумать только – я впервые за всё время видела такое разнообразие эмоций на его лице!
- Ты не боишься умереть, - констатировал факт парень. – Но боишься одиночества. Самое страшное для тебя – потерять нас. Кирилла, Стаса, Сергея, Химика, даже меня. Не потому что ты испытываешь к нам какие-то чувства. Ты просто боишься остаться одна.
- Ты ошибаешься. Зачем ты всё это говоришь? – мне на глаза снова навернулись слёзы, при мысли о таких потерях.
- Чтобы ты не обманывала себя. Все они умрут, - Антон кивнул головой в сторону ребят. – И тогда ты снова останешься в одиночестве.
- Заткнись, мразь! Зачем ты её пугаешь? Сволочь, - кряхтя проговорил только что очнувшийся Серёга.
Антон и ухом не повёл. Раненный парень потянулся и кинул в него пачку чипсов. Тот сидел спиной и видеть этого не мог. Однако Антон вытянул руку назад и ловко поймал пакет, открыл его и начал жадно есть.
- Стас и Кирилл напуганы, - продолжал он, - они видели там, внизу, в подвале, обглоданные крысами тела людей. Разумеется, тебе об этом никто не скажет. Кирилл обязательно соврет что-нибудь про большую крысу, которая пробежала прямо перед ними.
- С чего ты это взял? – прищурив глаза, не желая верить услышанному, спросила я.
Антон усмехнулся и, взглянув исподлобья, проговорил:
- Просто я знаю чуть больше, чем должен. Вижу чуть дальше, слышу чуть громче. За это приходится платить большую цену. Смотри. Сейчас вы с Кириллом встретитесь взглядами, и он тебе подмигнёт. Потом встанет, подойдёт и обнимет со словами «прости, если напугал».
На объятия Кирилла я даже не обратила внимания.
Странный мой собеседник встал и бесшумно прошёл мимо нас. Мне показалось, что он протянул руку к моему карману. Но нет. Показалось.
Еле отвязавшись от друга, я повернулась Серёже. Он лежал беспокойно, постоянно вздрагивал всем телом, тихо постанывал.
- Больно? – тихо спросила я, присев около него на корточки.
Боже, какая я дурра! Ну что за риторические вопросы? Конечно, больно!
Серёжа, стиснув зубы, медленно помотал головой.
Я медленно стёрла выступившие на его горячем лбу капли. Парень благодарно улыбнулся, но тут же стал серьёзным, сдерживая боль.
Год назад, в метро Химик часто давал больным алкоголь, чтобы уменьшить страдания.
- Постой-ка , я попробую тебе помочь! – я вскочила и побежала к выходу в соседний отдел магазина. Пробегая под высокой аркой, поймала на себе чей-то тяжёлый взгляд. Я обернулась: Антон, склонив голову набок, внимательно наблюдал за мной.
Вспомнив, наконец, что он ненормальный, я развернулась и пошла дальше.
- А может не стоит? – услышала я громкий голос Антона. Фраза его эхом отдалась в моей голове. Но я старалась не обращать внимания на это.
Оказалось, что это отнюдь не магазин, а целый супермаркет со множеством отделов и разнообразием товара. Быстро проследовав через отдел бытовой техники, я вошла в огромный зал с телевизорами. Обалдев от такой роскоши, я невольно остановилась и огляделась. Невольно вспоминалась родная комната и лучший друг подростка – клавербокс (компьютеры нового поколения, создающие проекции, голограммы и другие причуды двадцать первого века), мягкая постель… Вспомнилось всё родное и до боли знакомое барахло на вечно неприбранном столе. Под этой эйфорией я зашла в следующий зал – зал игрушек.
Детство. Осознавая, что вот-вот поддамся ностальгии, я постаралась идти быстрее. Хотя у меня этого явно не получалось. Поэтому, сославшись на то, что зал просто очень длинный, я покорно отдалась нахлынувшей на меня волне воспоминаний, медленно поплыла по ней.
Вот плюшевые щенки, которых я до сих пор безумно обожаю. А вон новогодняя елка и Санта-Клаус рядом с ней, машет мне рукой в красной варежке. Он, конечно, забавный, но мне всегда больше нравился наш русский Дед Мороз…В душе я всегда немного предвзято относилась ко всему, что связано с Америкой. Но теперь думаю, что людей итак осталось не так уж много. Поэтому выбирать не приходится. Все равны перед Богом, которого нет.
А вот машинка, точь-в-точь как у брата! Я с грустью опустила голову и положила ладонь на грудь, где висел в плотном мешочке детский прах. Упала на синий борт миниатюрного «Джипа» одна единственная слезинка, и тут же скатилась, ударилась о пол и забылась в толстом слое пыли и извести. Перед глазами стоял брат с этой машинкой в руках. Лицо его отображало наивысшую степень серьёзности, ведь он теперь – водитель новенького крутого авто, и Колька в садике обзавидуется! Я улыбнулась и хихикнула, как часто бывало раньше. Больше плакать не хотелось.
А вот железная дорога… Я подумала, что хорошо бы сейчас сесть в уютное купе с друзьями: Химиком, Кириллом, Стасом, Серёжкой и Антоном – и уехать далеко-далеко отсюда. Туда, где светит солнце, переливается роса в утренней траве, где поют птицы и прозрачная вода, и где не пахнет смертью.
Всё время, что я здесь находилась, мне казалось, что за мной кто-то наблюдает. Но воспоминания спутали все мои мысли, и я не успевала задумываться о страхе.
Я взяла один из серых спортивных ранцев, засунула туда игрушечный «Джип» и плюшевого волчонка с хрустальными, от чего-то грустными, глазами.
Закинув рюкзак за плечо, я пошла, наконец, в нужный мне отдел – алкогольный. Взяла пару бутылок первого попавшегося коньяка (всё равно я в этом не разбираюсь) и бутылку водки.
Закинув спиртное в рюкзак, я побежала обратно к ребятам. Пробегая через отдел игрушек, я машинально посмотрела вверх
Вскрикнув, я упала на холодный пол и поползла назад, зажав рот рукой, чтобы не закричать. Снова прорезались слёзы, и я сняла респиратор, чтобы он не запотел. В голове несколько раз отдалось тихое «А может не надо?», сказанное Антоном.
Нам, под потолком, весело три тела.
Я приоткрыла глаза. Передо мной лежала грязная бумажка, старательно свёрнутая во много раз. Я развернула её и медленно. Буква за буквой, начала разбирать слова, наскоро выведенные жёсткой рукой.
«Я больше так не могу. Это слишком мучительно – ходить под ними. Но я должен был так сделать, чтобы в случае чего ЭТИ твари до них не добрались. Они уже были мертвы. Вирус скосил их ещё неделю назад, но не прогрессировал – я тщательно укрывал их от солнца, однако…
Это так больно! Особенно, когда сын начал бредить. Вы знаете, каково это? Как сложно слышать бред ребёнка? Ведь в нём столько правды. А как больно видеть слёзы на глазах жены! Осознавать, что это конец. Она у меня красавица… Бедняжка, старалась не плакать. Всё ради Лёшки и меня. Она сказала мне, что ей хочется умереть быстро и без мучений. И попросила меня, чтобы я застрелил их с Лёшкой, а сам шёл обратно, в штаб… Я пытался, когда они спали. Простите меня, любимые, простите, что не смог.
Изначально, штаб направил сюда около пятидесяти человек. Кто-то ушёл, кто-то умер. Вскоре нас осталось всего человек десять, и из тех половина – больные. Нас быстро косил то вирус, то горе.
Мы не знали, не понимали того, что происходило в городе. Если Столицы уничтожили атомными снарядами, то здесь… Нет, мы бы сразу полегли от облучения, от онкологии в крайнем случае. И ядерной зимы не было. Что же это?
Впрочем, разве теперь это имеет какое-то значение? Я остался один, и единственное, о чём я жалею, дак это о том, что рядом нет ни одной из этих тварей, что завязали эту войну. Я был бы счастлив умереть в сражении. Мне бы хоть напарника, который бы оказал мне услугу и добил бы пулей. Да только нет никого. Собаки, и те понимают. Понимают, да молчат. Правду на стенах писали, что придёт день, когда живые будут завидовать мёртвым.
Ничего. Всего пару минут, а то, глядишь, и меньше, там, на верёвке. И мне конец.
Я об одном прошу в этом письме – похороните нас, или хотя бы жену с ребёнком, по-человечески. Они у меня были верующими. Может поэтому их оградили от страданий, которые испытываю сейчас я. Я ведь самоубийца, получается. Ну ничего, мне и в Аду будет спокойнее, чем здесь. В такой жаре даже у ангелов плавятся крылья…» - дальше шли полные имена и даты жизни всех троих. Сыну было шесть лет, Матери – Двадцать семь, а самому автору – почти тридцать.
Схватив рюкзак, я побежала к ребятам, боясь обернуться.
Санта с витрины уже не смотрелся таким дружелюбным. Казалось, лицо его застыло в злорадной усмешке. Всегда любила Деда Мороза.
В отделе продуктов было довольно тихо.
Кирилл поманил меня рукой. Я подбежала и села рядом. Здесь же лежал и Серёга. Я отдала Химику бутылку коньяка, тот похвалил меня, похлопав по плечу.
- Почему так долго, Ал? Я волновался, - Кил внимательно посмотрел на меня, сел напротив.
Вспомнив только что увиденное, я снова почувствовала обжигающие пятна на своих щеках. Зажмурившись и так ничего и не сказав, я, как последняя дурочка, кинулась на шею другу, обхватила её руками и прижалась мокрым лицом к его широкой груди.
Кажется, я так и заснула. Открыв глаза, я увидела прямо перед собой лицо Антона. Парень внимательно разглядывал меня.
- Ми-ра-ре-ру-но? – тихо, по слогам произнёс он и большим пальцем провёл по месту, где недавно высохла слеза.
В испуге, я попятилась и отползла чуть назад, но там мне преградил дорогу стеллаж с печеньем.
- Что это значит? – громким требующим шёпотом спросила я.
Собеседник, на собачий манер, повернул голову набок.
- Какие видишь сны? – вполне привычным человеческим голосом спросил он.
Я задумалась. Мне снилось, как я иду по длинной игрушечной железной дороге, вокруг много игрушек. И вдруг среди них я вижу тёмную фигуру ребёнка со свёрнутой головой. С другой стороны – труп его матери, сзади – отца. Они поднимают головы, и я вижу вместо женщины – Настю с ножом в шее, вместо мужчины – Лермонтова с изуродованным лицом, и вместо ребёнка – Медвежонка, у которого вместо глаз чёрные туннельчики, на шее нет кожи, а на голову натянут колпак Санта-Клауса. И они зовут меня с собой, протягивая свои посиневшие, полусгнившие, руки. Тишина, и только далеко ещё эхом раздаётся до боли знакомый голос, тихо спрашивающий: «А может не надо?»
- А может не надо? – произнёс прямо над моим ухом Антон, уже в нашем реальном мире.
Я медленно подняла на него свой взгляд.
- Ты знал! Ты знал с самого начала, что это будет!
Антон улыбнулся и с немигающим взглядом проговорил:
- Да, знал.
Он подполз уж совсем близко, руками упёрся в стеллаж за моей спиной, своим лбом прижался к моему, посмотрел прямо в глаза и прошептал:
- Страшно?
- Кто ты такой?.. – тихо, почти неразличимо, спросила я скорее у самой себя.
Вдруг Антон рукой схватил замахнувшуюся ногу непонятно откуда взявшегося Кирилла. Глаза моего друга отчего-то горели гневом, будто у него отобрали пачку чипсов. Антон тряхнул рукой, и Кирилл через мгновение лежал на полу.
Собеседник как-то по звериному подполз к Килу и прямо ему в лицо проговорил с усмешкой:
- Не волнуйся, я даже её не поцеловал.
Мой друг хотел ударить, но Антон удалился по-английски: не попрощавшись.
- Вот ублюдок! – выругался Кирилл, вставая на ноги, - Как ты, Ал?
- Спасибо, в порядке, - не сразу ответила я. – Кстати, Кил, что вас со Стасом так напугало там, внизу?
Друг замешкался, потом губы его расползлись в сомнительной улыбке. Почесав рукой шею, он, наконец, выговорил, усмехнувшись:
- Да, ничего… Там просто крыса была… О-такая! – и руками показал, видимо, обхват талии бегемота.
дополнено 29 октября, ночь
редактировано 3 ноября, вечер
глава 2
Первое, что я почувствовала – это запах палёной резины. Даже через респиратор он умудрялся просочиться в моё воображение. Первое, что увидела – разъеденные, словно обстрелянные тысячами резиновых пуль, стенки и окна автобуса. Небо застилал толстый слой грязно-белых облаков, которые двигались, пожалуй, слишком быстро.
- Только человек мог оказаться так глуп, чтобы изобрести оружие, способное уничтожить его самого, - скандировал Химик, оглядываясь вокруг себя. – Команда, как вам местный климат? Как там было… Унылая пора - очей очарованье?
- А я всегда считал первое сентября траурным днём, - усмехнулся Кирилл и случайно наступил в чёрную жижу, похожую на желе. С характерным, разумеется, звуком.
- Фу, Кил, ну не при людях же! – с издёвкой промямлил Стас и хлопнул друга по плечу. – Все мы попали в самую… ну ты меня понимаешь. И по самое колено увязли в… ну да ладно. – парень подмигнул другу, - А всё потому что мы кто? – и ребята одновременно, с явно наигранным разочарованием, громко проныли растянутое «Неудааачники». Хохот стоял громовой.
- Боже, я обожаю этих зверушек! - со скептическим выражением, застывшем на лице, проговорил Химик. – Убил бы, как обожаю. Они бы ещё в свисток дунули, чтоб внимание привлечь.
Парни напряглись, сделали серьёзные лица. Химик тоже замолк, выпрямился. Нога Кирилла снова угодила в желеобразную массу, и все трое, как по команде, засмеялись.
Бровь сама собой поползла вверх. Конечно, это был наверняка истерический смех… Но такой непривычный.
- Правильно говорят, что страховки от идиотов не существует… - вяло проговорил стоящий рядом Серёга.
Я даже не знала, что он здесь. В автобусе он не сказал ни слова. Перед глазами встала картинка: он, сильный парень, застыл в беззвучном крике, обратив мокрое от слёз лицо к небу, держа на руках бездыханное тело брата.
- Как ты? – нервно сглотнув (не без малых усилий!), спросила я.
Терминатор пожал плечами.
- Ничего, пусто, – неопределённо, механически проговорил он. – Кажется, что меня промыли изнутри, вытащили всё содержимое до самой души и оставили пустую оболочку.
Я задумалась.
- Тебе больно?
Молчание. Долгое, гнетущее молчание.
На лице парня отображалось всё, о чём он думает. Всё время он хотел начать ответ, но передумывал.
- Знаешь. Нет, не больно. Вернее сказать, я не чувствую ровным счётом ничего.
Сзади к нему подошёл Кирилл и грузно положил свою руку на плечо Серёге. Тот под тяжестью чуть покосился.
- Ай, нет, нет, вот это ещё чувствую, - с наигранной болью в голосе прохрипел он. Однако глаза его остались пустыми, хотя видно было, что он пытался взять себя в руки и вернуться к нам. В конце концов, мы команда, и он боец. И откуда только у него силы на это?
Кирилл усмехнулся и взглянул на меня. Вдруг, он весь напрягся, рука его потянулась к ремню, на который был намотан осколок полурасплавленного стекла.
- Ал… Ал, пригнись! Быстро! – крикнул он.
Я непонимающе посмотрела на друга и обернулась.
Передо мной стоял Медвежонок. Нет, скорее то, что от него осталось. На голове вместо волос зияла одним огромным синяком тёмная кожа с просвечивающими венами и лопнувшими капиллярами. Глаза его были опущены. Мальчик часто дышал.
- Мишка? Эй, малыш, как ты? Ты же… - я старательно складывала предложения, но нужные слова отчего-то забывались.
- Алёна, отойди, он заражён, ты что, не видишь? Беги, я прикрою тебя! – настойчиво шептал Кирилл.
- Нет, постой, вдруг он… вдруг ему просто нужна помощь? Эй, малыш, - я нагнулась к его лицу. И откуда только во мне этот гуманизм? Я ведь не хуже других понимала, что ему уже не помочь. Я знаю откуда.
Медвежонок внезапно схватился за голову руками и начал кричать. Слишком громко…
От неожиданности я упала на колени и, закинув руки за спину, поползла назад, пока не упёрлась в ноги Серёжи. Он стоял неподвижно, безучастно. Глаза были опущены и отражали какую-то непередаваемую скорбь. Нечто, похожее на ностальгию, мелькало в его глазах. Кто знает, может он сейчас вспоминал, как его брат просил на день рождения железную дорогу, а родители говорили, что не подарят, потому что мальчик плохо себя ведёт. И тогда, возможно, Медвежонок кричал вот так же в наивной детской истерике. А Терминатор, наверно, ходил и дразнил брата плаксой. Серёжа усмехнулся. Наверняка, вспомнил, как на день рождения Мишка всё-таки получил железную дорогу.
- Кил! – послышалось издалека (или мне так только показалось).
- Знаю! – шепнул парень и занёс осколок над головой.
Друг сделал пару ловких выпадов и уже замахнулся своим импровизированным оружием, как вдруг Терминатор, стоявший всё это время безучастно, заслонил собою брата.
- Чёрт, брат, ты чего творишь?! – обречённо воскликнул Кирилл.
Осколок глубоко вошёл парню в левый бок. Теперь в том месте химзащита пропитывалась бурой кровью, образуя большое пятно.
- Он, всё-таки, мой брат, - по щекам Терминатора текли слёзы, - не мог же я… Он… мой… - Серёжа упал на колени и опустил голову в беззвучном плаче.
Крик Медвежонка медленно перелился в звонкий смех. Истерический, наглый, совсем взрослый смех. Мальчик резко подался вперёд.
Я зажмурилась и через мгновение услышала крик друга:
- Химик! У меня больше нет оружия!
Я попыталась закрыть уши, но руки дрожали и не слушались меня вовсе. Глаза вдруг как-то сами по себе, против моей воли, раскрылись. Как уж я не пыталась скрыть от них сцены происходящего – всё тщетно.
Кирилл лежал, придавленный к земле Медвежонком. Обеими руками мой друг удерживал голову мальчика, чтобы тот не добрался до его плоти. Знал, что иначе уже точно будет конец.
Кил сделал какое-то усилие. Руки его напряглись, лицо потеряло все чувства, оставив в себе лишь гробовую серьёзность, зубы сомкнулись так сильно, что, казалось, больше не разомкнутся никогда.
И тут я услышала шорох откуда-то скраю. Этот звук слышался всё периодичнее и, наконец, стал постоянным. Скрежет, металлический щелчок, и снова.
Набравшись смелости, которой всё равно катастрофически не хватало, я нагнулась и заглянула под автобус.
Зажав рукой застывший в глотке крик ужаса, я наблюдала это.
Настя, та самая, моя подруга, лежала поперёк автобуса, ко мне затылком. Лица её не было видно, зато полуразъеденная кожа на плечах и черепе, запёкшаяся буро-сиреневая кровь и рваное ухо явно бросались в глаза. Я и узнала-то её по длинным серёжкам с малахитовыми вставками, по которым стекали теперь грязные вязкие капли.
Стало понятно, откуда шёл этот звук. Это Настя, переворачиваясь с боку на бок, зацепляла торчащей из шеи рукояткой ножа о днище автобуса. Щелчок же издавался тогда, когда рукоять упиралась в какую-то трубу, приваренную к железному дну.
Меня отвлёк громкий крик Медвежонка.
Когда я обернулась, он лежал на земле, прижатый, теперь, Кириллом. Вместо глаз у мальчика остались два кровавых озерца и часто-моргавшими веками и нахмуренными лысыми бровями. Казалось, малыш плачет. Только слёзы были буро-синими.
Подбежал Стас с осколком стекла в руке и с напором воткнул его прямо в лоб Медвежонку.
Тот дёрнулся, его тело напряглось в судорогах и через мгновение обмякло.
Я отвернулась, чтобы не видеть больше этого ужаса, и лицом к лицу встретилась с Настей, лежавшей теперь вплотную около меня и не отводившей от меня своего замершего животного взгляда.
- Ал… - шепнула она, растягивая обе буквы. – Ал…
Из её шеи всё так же торчала рукоять ножа. От этого становилось ещё страшнее.
- Волчонок! – позвал меня голос сзади.
Я обернулась, передо мной стоял Стас. По его ладони стекала кровь, но на лице расплывалась добрая заботливая улыбка. Не слишком уверенная, но искренняя.
- Стас! Там… под автобусом… - слова снова вылетали из головы. – Там Настя! – я бросилась прямо к парню и тесно прижалась к нему. И хотя сквозь химзащиту тепла почти не чувствовалось, мне стало чуть-чуть легче. Пожалуй, это было слишком эгоистично с моей стороны. Стас сегодня впервые… убил.
Подумав об этом, я тут же (хоть и без особой радости) отпрянула от друга.
Тот резко припал к полу, потом неспеша поднялся и заключил:
- Если из нас двоих, я – волк, то ты и вправду всего лишь волчонок. Такая же пугливая и беззащитная, - парень потрепал меня по мнимым волосам капюшона и усмехнулся. – Нет там никого.
Я не поверила своим ушам.
- Но это правда! Она была там, Стас.
Тот только пожал плечами и поманил за собой.
- И нечем обработать рану… - закончил своё обращение Химик. Мы со Стасом явно что-то пропустили.
Серёга лежал на прохладной земле, неровно дышал.
- Если достанем осколок – ему конец. Он итак потерял много крови и сил, - объяснил Химик нам.
- Не хочу. Не хочу, - упрямо твердил себе под нос Терминатор.
- Не хочешь чего? – как можно более ласково спросила я, хотя голос того и гляди обещал сорваться на плач.
Несколько раз парень напрягал свои ярко-красные губы, пытаясь сказать что-то важное.
- Не хочу сдохнуть вот так – беспомощным и жалким псом. Не хочу, - слова были еле различимы, но это вселяло в наши сердца надежду: значит, у него ещё есть желание жить. Он один из тех, кто хватается за тончайший прутик жизни. Как знать, порой этот прутик – самая прочная нить в мире, сотканная бережными руками умельца из миллионов мыслей, чувств и воспоминаний. – Не хочу! – Серёга схватился за торчащий уголочек осколка и резко потянул.
Со сдавленным криком, он откинул его на несколько метров в сторону. Осколок звонко упал на землю и разбился о торчащую из неё арматуру.
Было слышно, как потрескивают мёртвые силуэты домов.
Кирилл, будто что-то вспомнив, начал выворачивать карманы химзащиты. Наконец, друг достал свою старую бандану и зажал ею рану Терминатора.
- Молодец, Кил! Погодите-ка… - Химик задумался, потом встал и побежал к автобусу.
Меня передёрнуло, когда я вспомнила о Насте, в присутствие которой скептично не верил Стас. Но ведь она наверняка ещё там! Это точно было. Это мне не показалось!
Пока я беседовала со своим свихнувшимся рассудком, вернулся наставник с небольшим алюминиевым ящичком в руке. Из моей души вырвался крик облегчения, однако наяву я предпочла остаться (ну, или попыталась остаться) невозмутимой.
- Как мы раньше не догадались! – совсем уж с детской радостью воскликнул Химик. – Аптечка!
Прошло около двух часов, которые мы провели в вечном страхе перед причудами нового мира.
Подумать только – ещё утром нас было девять человек. Целая команда! И вот, спустя несколько часов нас уже шестеро. Думая об этом, пропадают все надежды на удачный финал истории.
- Химик, глянь-ка! Пельмешки! – Кирилл подбежал к одному из холодильников магазина, в котором мы укрылись. Он находился на первом этаже бывшего жилого дома и чудом оказался не тронут.
Стены и двери, ведущие на улицу, здесь были стеклянные, но очень прочные (естественно, Кирилл со Стасом успели проверить это наспор). Взломав, невесть как, биометрический кодовый замок, разумеется, благодаря Антону, мы попали внутрь. Магазин был на удивление аккуратным изнутри, только много пыли, и штукатурка сыпалась с потолка. Однако в остальном – хоть живи!
- Кирилл, если ты их съешь, то мы все здесь падём смертью храбрых от газовой атаки, - с кривой ухмылкой кинул Химик, не отвлекавшийся до этого ни на секунду от раненого Терминатора.
- Кстати, о прекрасном. Где здесь туалет?
К другу подскочил Стас и с наигранным умилением проговорил:
- Утю-тю, наш головорез захотел пись-пись. Его надо проводить, а то ведь сам он не справится, а нам, взрослым, потом убирать.
На месте Кила я бы врезала.
- Ой, да ладно, хочешь со мной – так и скажи, - с тем же умилением пробормотал Кирилл.
Ребята обменялись подзатыльниками и скрылись за дверью с надписью «Служебное помещение».
- Химик? – тихо позвала я.
Наставник вопросительно посмотрел на меня.
- Почему вы так спокойны? Шутите, прикалываетесь. Неужели вам совсем не страшно? И даже не грустно? За Лермонтова, за Настю, за Медвежонка? – на глаза как-то сами собой накатывали слёзы.
Странно. За сегодня я плакала больше, чем за последние пол года.
Вначале, когда война охватила континент, когда с лица Земли были стёрты Москва и Петербург и следующие, теперь уже точечные, удары пришлись на столицу Урала, когда погибли наши с братом родители и знакомые, я много плакала. И брат плакал. После его смерти, я поняла одну вещь – когда тебе есть с кем разделить боль, гораздо легче успокоиться, забыть, простить. Потому что, разделяя с кем-то свои страдания, потом, встречая этого человека, ты неизменно будешь вспоминать прошлое, которое так стараешься забыть. Жить, не отпуская то, что давно умерло, гораздо тяжелее и мучительнее. Это как тащить на себе труп матери: больно от осознания, тяжело от воспоминаний. А когда ты один, боль съедает не тебя самого, а пустоту внутри. Это до невозможности больно, но пройдёт время, и она отпустит тебя в новую жизнь. Так было со мной.
- Страшно, Волчонок, страшно – опустив глаза проговорил Химик. – Просто никто не хочет себе в этом признаться. Ты ведь и сама заметила, как парни убеждают друг друга в бесстрашии перед смертью. Боятся. Боятся. Потому что любят жизнь, - наставник встал и посмотрел на меня своими золотыми глазами. – Мир изменился за последнее время, да? Человек вычеркнут из всех списков и занесён в красную книгу, - он подмигнул мне. – Нужно быть командой, чтобы выжить. Главное – это МЫ!
Тут я услышала тихую усмешку. Я обернулась и увидела Антона, сидящего возле витрины с карамелью. Он зажал кончиками пальцев фруктовую карамельку, поднял её над собой и внимательно её осматривал.
- Главное… это мы. – медленно повторил он за Химиком, снова усмехнулся и уже совсем серьёзно, твёрдо сказал, - Неправда. Главное – это Я.
На лице Никиты пробежало тихое смирение и понимание. Мне даже показалось, что он согласен с Антоном.
- Химик, расскажи им правду, - всё так же разглядывая конфету, проговорил тот.
- Зачем им правда, если она никому не нужна? – устало прошептал наставник и присел напротив Антона.
Парень наконец-то отвлёкся от своей сладости и исподлобья взглянул на Химика.
- Рано или поздно… Они всё равно узнают.
Химик, уныло отодвинувшись от странного собеседника, тихо, еле слышно, сказал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Антону, тихое «знаю». И снова задумался.
Раздался короткий крик.
Химик встрепенулся и, опёршись на одну руку, встал.
Вбежали Стас и Кирилл. Захлопнули за собой дверь и, прижавшись спинами к стене, медленно сползли вниз. Вид их явно говорил, что что-то не так.
Никита подбежал к ним и начал расспрашивать, что случилось.
- Боишься? – тихо прошептал Антон, странным образом оказавшийся около меня.
- Н-нет! – как можно увереннее попыталась произнести я. И сразу поняла, что этого не получилось.
Антон посмотрел мне в глаза со снисходительной улыбкой. Подумать только – я впервые за всё время видела такое разнообразие эмоций на его лице!
- Ты не боишься умереть, - констатировал факт парень. – Но боишься одиночества. Самое страшное для тебя – потерять нас. Кирилла, Стаса, Сергея, Химика, даже меня. Не потому что ты испытываешь к нам какие-то чувства. Ты просто боишься остаться одна.
- Ты ошибаешься. Зачем ты всё это говоришь? – мне на глаза снова навернулись слёзы, при мысли о таких потерях.
- Чтобы ты не обманывала себя. Все они умрут, - Антон кивнул головой в сторону ребят. – И тогда ты снова останешься в одиночестве.
- Заткнись, мразь! Зачем ты её пугаешь? Сволочь, - кряхтя проговорил только что очнувшийся Серёга.
Антон и ухом не повёл. Раненный парень потянулся и кинул в него пачку чипсов. Тот сидел спиной и видеть этого не мог. Однако Антон вытянул руку назад и ловко поймал пакет, открыл его и начал жадно есть.
- Стас и Кирилл напуганы, - продолжал он, - они видели там, внизу, в подвале, обглоданные крысами тела людей. Разумеется, тебе об этом никто не скажет. Кирилл обязательно соврет что-нибудь про большую крысу, которая пробежала прямо перед ними.
- С чего ты это взял? – прищурив глаза, не желая верить услышанному, спросила я.
Антон усмехнулся и, взглянув исподлобья, проговорил:
- Просто я знаю чуть больше, чем должен. Вижу чуть дальше, слышу чуть громче. За это приходится платить большую цену. Смотри. Сейчас вы с Кириллом встретитесь взглядами, и он тебе подмигнёт. Потом встанет, подойдёт и обнимет со словами «прости, если напугал».
На объятия Кирилла я даже не обратила внимания.
Странный мой собеседник встал и бесшумно прошёл мимо нас. Мне показалось, что он протянул руку к моему карману. Но нет. Показалось.
Еле отвязавшись от друга, я повернулась Серёже. Он лежал беспокойно, постоянно вздрагивал всем телом, тихо постанывал.
- Больно? – тихо спросила я, присев около него на корточки.
Боже, какая я дурра! Ну что за риторические вопросы? Конечно, больно!
Серёжа, стиснув зубы, медленно помотал головой.
Я медленно стёрла выступившие на его горячем лбу капли. Парень благодарно улыбнулся, но тут же стал серьёзным, сдерживая боль.
Год назад, в метро Химик часто давал больным алкоголь, чтобы уменьшить страдания.
- Постой-ка , я попробую тебе помочь! – я вскочила и побежала к выходу в соседний отдел магазина. Пробегая под высокой аркой, поймала на себе чей-то тяжёлый взгляд. Я обернулась: Антон, склонив голову набок, внимательно наблюдал за мной.
Вспомнив, наконец, что он ненормальный, я развернулась и пошла дальше.
- А может не стоит? – услышала я громкий голос Антона. Фраза его эхом отдалась в моей голове. Но я старалась не обращать внимания на это.
Оказалось, что это отнюдь не магазин, а целый супермаркет со множеством отделов и разнообразием товара. Быстро проследовав через отдел бытовой техники, я вошла в огромный зал с телевизорами. Обалдев от такой роскоши, я невольно остановилась и огляделась. Невольно вспоминалась родная комната и лучший друг подростка – клавербокс (компьютеры нового поколения, создающие проекции, голограммы и другие причуды двадцать первого века), мягкая постель… Вспомнилось всё родное и до боли знакомое барахло на вечно неприбранном столе. Под этой эйфорией я зашла в следующий зал – зал игрушек.
Детство. Осознавая, что вот-вот поддамся ностальгии, я постаралась идти быстрее. Хотя у меня этого явно не получалось. Поэтому, сославшись на то, что зал просто очень длинный, я покорно отдалась нахлынувшей на меня волне воспоминаний, медленно поплыла по ней.
Вот плюшевые щенки, которых я до сих пор безумно обожаю. А вон новогодняя елка и Санта-Клаус рядом с ней, машет мне рукой в красной варежке. Он, конечно, забавный, но мне всегда больше нравился наш русский Дед Мороз…В душе я всегда немного предвзято относилась ко всему, что связано с Америкой. Но теперь думаю, что людей итак осталось не так уж много. Поэтому выбирать не приходится. Все равны перед Богом, которого нет.
А вот машинка, точь-в-точь как у брата! Я с грустью опустила голову и положила ладонь на грудь, где висел в плотном мешочке детский прах. Упала на синий борт миниатюрного «Джипа» одна единственная слезинка, и тут же скатилась, ударилась о пол и забылась в толстом слое пыли и извести. Перед глазами стоял брат с этой машинкой в руках. Лицо его отображало наивысшую степень серьёзности, ведь он теперь – водитель новенького крутого авто, и Колька в садике обзавидуется! Я улыбнулась и хихикнула, как часто бывало раньше. Больше плакать не хотелось.
А вот железная дорога… Я подумала, что хорошо бы сейчас сесть в уютное купе с друзьями: Химиком, Кириллом, Стасом, Серёжкой и Антоном – и уехать далеко-далеко отсюда. Туда, где светит солнце, переливается роса в утренней траве, где поют птицы и прозрачная вода, и где не пахнет смертью.
Всё время, что я здесь находилась, мне казалось, что за мной кто-то наблюдает. Но воспоминания спутали все мои мысли, и я не успевала задумываться о страхе.
Я взяла один из серых спортивных ранцев, засунула туда игрушечный «Джип» и плюшевого волчонка с хрустальными, от чего-то грустными, глазами.
Закинув рюкзак за плечо, я пошла, наконец, в нужный мне отдел – алкогольный. Взяла пару бутылок первого попавшегося коньяка (всё равно я в этом не разбираюсь) и бутылку водки.
Закинув спиртное в рюкзак, я побежала обратно к ребятам. Пробегая через отдел игрушек, я машинально посмотрела вверх
Вскрикнув, я упала на холодный пол и поползла назад, зажав рот рукой, чтобы не закричать. Снова прорезались слёзы, и я сняла респиратор, чтобы он не запотел. В голове несколько раз отдалось тихое «А может не надо?», сказанное Антоном.
Нам, под потолком, весело три тела.
Я приоткрыла глаза. Передо мной лежала грязная бумажка, старательно свёрнутая во много раз. Я развернула её и медленно. Буква за буквой, начала разбирать слова, наскоро выведенные жёсткой рукой.
«Я больше так не могу. Это слишком мучительно – ходить под ними. Но я должен был так сделать, чтобы в случае чего ЭТИ твари до них не добрались. Они уже были мертвы. Вирус скосил их ещё неделю назад, но не прогрессировал – я тщательно укрывал их от солнца, однако…
Это так больно! Особенно, когда сын начал бредить. Вы знаете, каково это? Как сложно слышать бред ребёнка? Ведь в нём столько правды. А как больно видеть слёзы на глазах жены! Осознавать, что это конец. Она у меня красавица… Бедняжка, старалась не плакать. Всё ради Лёшки и меня. Она сказала мне, что ей хочется умереть быстро и без мучений. И попросила меня, чтобы я застрелил их с Лёшкой, а сам шёл обратно, в штаб… Я пытался, когда они спали. Простите меня, любимые, простите, что не смог.
Изначально, штаб направил сюда около пятидесяти человек. Кто-то ушёл, кто-то умер. Вскоре нас осталось всего человек десять, и из тех половина – больные. Нас быстро косил то вирус, то горе.
Мы не знали, не понимали того, что происходило в городе. Если Столицы уничтожили атомными снарядами, то здесь… Нет, мы бы сразу полегли от облучения, от онкологии в крайнем случае. И ядерной зимы не было. Что же это?
Впрочем, разве теперь это имеет какое-то значение? Я остался один, и единственное, о чём я жалею, дак это о том, что рядом нет ни одной из этих тварей, что завязали эту войну. Я был бы счастлив умереть в сражении. Мне бы хоть напарника, который бы оказал мне услугу и добил бы пулей. Да только нет никого. Собаки, и те понимают. Понимают, да молчат. Правду на стенах писали, что придёт день, когда живые будут завидовать мёртвым.
Ничего. Всего пару минут, а то, глядишь, и меньше, там, на верёвке. И мне конец.
Я об одном прошу в этом письме – похороните нас, или хотя бы жену с ребёнком, по-человечески. Они у меня были верующими. Может поэтому их оградили от страданий, которые испытываю сейчас я. Я ведь самоубийца, получается. Ну ничего, мне и в Аду будет спокойнее, чем здесь. В такой жаре даже у ангелов плавятся крылья…» - дальше шли полные имена и даты жизни всех троих. Сыну было шесть лет, Матери – Двадцать семь, а самому автору – почти тридцать.
Схватив рюкзак, я побежала к ребятам, боясь обернуться.
Санта с витрины уже не смотрелся таким дружелюбным. Казалось, лицо его застыло в злорадной усмешке. Всегда любила Деда Мороза.
В отделе продуктов было довольно тихо.
Кирилл поманил меня рукой. Я подбежала и села рядом. Здесь же лежал и Серёга. Я отдала Химику бутылку коньяка, тот похвалил меня, похлопав по плечу.
- Почему так долго, Ал? Я волновался, - Кил внимательно посмотрел на меня, сел напротив.
Вспомнив только что увиденное, я снова почувствовала обжигающие пятна на своих щеках. Зажмурившись и так ничего и не сказав, я, как последняя дурочка, кинулась на шею другу, обхватила её руками и прижалась мокрым лицом к его широкой груди.
Кажется, я так и заснула. Открыв глаза, я увидела прямо перед собой лицо Антона. Парень внимательно разглядывал меня.
- Ми-ра-ре-ру-но? – тихо, по слогам произнёс он и большим пальцем провёл по месту, где недавно высохла слеза.
В испуге, я попятилась и отползла чуть назад, но там мне преградил дорогу стеллаж с печеньем.
- Что это значит? – громким требующим шёпотом спросила я.
Собеседник, на собачий манер, повернул голову набок.
- Какие видишь сны? – вполне привычным человеческим голосом спросил он.
Я задумалась. Мне снилось, как я иду по длинной игрушечной железной дороге, вокруг много игрушек. И вдруг среди них я вижу тёмную фигуру ребёнка со свёрнутой головой. С другой стороны – труп его матери, сзади – отца. Они поднимают головы, и я вижу вместо женщины – Настю с ножом в шее, вместо мужчины – Лермонтова с изуродованным лицом, и вместо ребёнка – Медвежонка, у которого вместо глаз чёрные туннельчики, на шее нет кожи, а на голову натянут колпак Санта-Клауса. И они зовут меня с собой, протягивая свои посиневшие, полусгнившие, руки. Тишина, и только далеко ещё эхом раздаётся до боли знакомый голос, тихо спрашивающий: «А может не надо?»
- А может не надо? – произнёс прямо над моим ухом Антон, уже в нашем реальном мире.
Я медленно подняла на него свой взгляд.
- Ты знал! Ты знал с самого начала, что это будет!
Антон улыбнулся и с немигающим взглядом проговорил:
- Да, знал.
Он подполз уж совсем близко, руками упёрся в стеллаж за моей спиной, своим лбом прижался к моему, посмотрел прямо в глаза и прошептал:
- Страшно?
- Кто ты такой?.. – тихо, почти неразличимо, спросила я скорее у самой себя.
Вдруг Антон рукой схватил замахнувшуюся ногу непонятно откуда взявшегося Кирилла. Глаза моего друга отчего-то горели гневом, будто у него отобрали пачку чипсов. Антон тряхнул рукой, и Кирилл через мгновение лежал на полу.
Собеседник как-то по звериному подполз к Килу и прямо ему в лицо проговорил с усмешкой:
- Не волнуйся, я даже её не поцеловал.
Мой друг хотел ударить, но Антон удалился по-английски: не попрощавшись.
- Вот ублюдок! – выругался Кирилл, вставая на ноги, - Как ты, Ал?
- Спасибо, в порядке, - не сразу ответила я. – Кстати, Кил, что вас со Стасом так напугало там, внизу?
Друг замешкался, потом губы его расползлись в сомнительной улыбке. Почесав рукой шею, он, наконец, выговорил, усмехнувшись:
- Да, ничего… Там просто крыса была… О-такая! – и руками показал, видимо, обхват талии бегемота.